Рудный Алтай находится здесь:

Это Казахстан. Северо-восточная его часть, граничащая с Россией.

В конце 18-го века Филипп Риддер, сын обрусевшего санкт-петербургского золотошвейного фабриканта, внука шведского военного лекаря, пленённого русскими под Полтавой, нашёл там руду. С тех пор там движуха и город, в честь этого Риддера названный.

Мой девятый полевой сезон прошёл там.

Главным лейтмотивом сезона 19-го года была техника безопасности.

Все подрядчики Казцинка слушают пару лекций в городе перед тем, как начать на него работать. Нас искушали правилами заполнения ежедневных опросников и «Изоляцией энергии». Это такая наука про то, как чинить взорвавшиеся трубы.

Самая большая проблема подобных курсов и предписаний в том, что 99% правил абсолютно оправданы, но оставшийся процент сливает авторитет всех остальных. Если бы эти курсы вели инвалиды, ржать бы точно никто не стал, а так – не работает.

Позже, уже на участке мы узнали, что под карательный молоток техники безопасности попали собаки, ружья и дровяные печки. Вместо них: забор из сеточки, свисток и электрические обогреватели.

Так безопасно мне не было никогда в жизни.

Прочих отличий тоже хватало. Например, на Алтае вместо комаров – клещи.

В меня за сезон впились двое. Снимал с одежды я их практически каждый день. Только в этом году я узнал, зачем на энцефалитки нашивают отвороты. Оказывается клещи ползут по одежде строго вверх и попадаются в них.

Ещё я впервые столкнулся со змеями (несколько раз), ядовитыми травами (пара незначительных ожогов за сезон) и густыми колючими кустами (как-то ползли по ним километр вверх 8 часов).

Я ненавидел тусоваться на природе в детстве, а в молодости попал сразу на Чукотку, поэтому опыт жизни в обычном лесу у меня был призрачный.

До этого года я никогда не срывал малину с кустов, не видел дятлов и не жевал свежий щавель. Я слышал в песне кукушек мотив из "Bad Guy" Билли Айлиш, а в запахе хвои что-то отдалённо напоминавшее Амстердам.

Впрочем, иногда встречалось и что-то знакомое.

Отличия были не только в технике безопасности и природных условиях, но и в транспортной доступности. До первого участка мы доехали на Урале, а впервые прокатился на вездеходе я только через два месяца.

У нас как принято: берём студентов, отправляем в тундру, и хрен они оттуда сбегут, пока не отработают. Здесь же организацией работ занималась геофизическая компания, которая наняла местных работяг. Типа, так дешевле.

Мне вспоминается история, как мы привезли на Чукотку одного такого. Его спросили: «в поля поедешь?». Он согласился и поехал, решив, что поля – это когда рожь там, овощи, вот это вот всё. А приехал и увидел немного другое.

Вряд ли что-то подобное случалось и у геофизиков в точности, но факт: до конца сезона от изначального состава доработала треть. Остальных пришлось добирать по ходу сезона.

Мы же как пахали на московских студентах, так и пашем.

В лесу частенько встречались заброшенные и жилые охотничьи избы, но песни Короля и Шута научили меня избегать их. На Алтае поохотиться есть на кого, и больше всего меня впечатлили косули.

Мы возвращались из маршрута, в кустах услышали шорох. Обернулись: что-то рыжее скачет. Ну олень и олень, бог бы с ним. Прошли ещё метров 50 и услышали пронзительный рёв, срывающийся в лай.

Что косуля способна издавать такие звуки мы узнали только на лагере. И хотя устных подтверждений тому было множество, но до сих пор не верится. Вы её себе вообще представляете?

Первый участок был номинально самым простым и идеальным для того, чтобы начать. На деле там был адок. Жара, трава до подбородка, кусты на скалах и ты, что пока ещё жирноват.

С нами в отряде были девушки, и после очередного из наших рассказов о том, как в маршруте там тяжело, они попросились с нами.

Как назло, начался маршрут с идеального хвойного леса с минимальным уклоном, и девушек было нечем впечатлить. Зато потом всё началось как обычно. В конце концов, мы оказались под скалой, которую надо было перелезать, зарядил дождь, а рюкзаки уже были забиты пробами.

— Ничего, сейчас "Prodigy" включим и полетим
— А кто такие "Prodigy"?

И вот тогда мне стало действительно тяжело. Хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось.

Все поля в голове идёт где-то фоном обратный отсчёт, но на первом участке он шёл особо тяжёлой свинцовой поступью. Вот ещё 32 метра до пробы. Ещё 16 проб до конца профиля. Вот их осталось 5 до конца маршрута. Осталось проползти 3 км до дороги. Теперь 5 км до лагеря. Ещё 3 рабочих дня на участке.

И ещё 5 участков.

Строго говоря, до всех участков можно было доехать. Но удавалось это каждый раз по-разному. До второго нас не довезли: высадили в 5 км со шмотьём. Ничего страшного, 5 километров вверх по ручью пройтись не сложно. Сложно было принять, что больше мы никуда и не поедем в ближайший месяц.

На Романцовском наконец-то оборвалась интернет-пуповина: на предыдущем участке с интернетом всё было нормально. В целом, в том, чтобы быть месяц-другой без сети нет ничего особенного.

Вот я провёл 7 полевых сезонов на Чукотке. Из связи там только звонки раз в неделю через спутник.

Меняют ли самоощущение 3 месяца без интернета?

Да.

После возращения все кажутся раздражительными, привычка проверять смартфон заглушена, ты вроде какой-то более цельный.

Без него лучше?

Нет.

Я рад, что у меня был этот опыт, он ценен, но попереписываться после маршрута с женой – ценнее.

Всё равно всё возвращается на круги своя через неделю.

Следующий участок был метров на 200-300 выше, поэтому с кустами было попроще, со скалами потяжелее. Травы было столько же. А по ней достаточно разок пройти и всё: в следующий раз по тому же пути пройдёшь в 73 раза быстрее.

Когда я планировал маршруты на Чукотке, меня больше всего заботил рельеф:

На Алтае рельеф не имел никакого значения. Во-первых, топографы никак не отмечали скалы, из-за чего была куча маршрутов с сюрпризом. Во-вторых, проходимость была в сто раз важнее, поэтому я брал спутниковый снимок и смотрел, каким именно образом мы будем страдать по нему.

Видишь хвойный лёс – иди туда, он не подведёт. Где его нет, там почти наверняка круг так третий-четвёртый ада.

С возрастом мне всё проще даются затяжные серии маршрутов. В 23 я коченел после пяти маршрутов подряд, в 29 спокойно прокладывал 20-30 км в день две недели кряду. То ли опыт, то ли чёткое понимание, что усталость больше в голове, а не в теле.

Когда привык уставать, тогда, в общем, и не устаёшь.

Мне помогает идти, когда сил якобы совсем нет, такая мысль: это последний шаг, который я могу сделать? Нет? Иди.

В первый и последний раз на участке я увидел вездеход, когда посреди ночи нам привезли продукты. Пока разгружались, ко мне подошёл главный по лагерю, махнул рукой в сторону сутулого мужичка на лавке.

– Там у него что-то случилось, поговори с ним.

Он сел на вездеход до нашего лагеря где-то по пути. Сам прошёл до того километров 30 на спирте и ягодах. Рассказал, что рыбачили выше по течению, и молодой парень упал на камни и пробил лёгкое. Просил помочь.

Я вызвонил через Казцинк местное МЧС. Естественно, ночью никто не поехал бы. Я отправил мужика до ближайшего поселья и сказал ждать помощи там. Ни до парня, ни до нас машина не доехала бы, а до туда смогла бы.

Днём к нам в лагерь пришли три парня, представились эмчээсниками. Говорят, не было на поселье никакого мужика. Протрезвел и сбежал. Оказалось, никакие не рыбаки они были, а золото втихаря намывали. Тот решил, что парня всё равно уже не спасти, так хоть не посадят.

Парня, кстати, в итоге спасли.

Ладно, поехали дальше.

После каждого участка мы возвращались в город примерно на неделю.

Я терпеть не могу работать в таком режиме. В полях так в полях, после недели в городе всё начинается будто заново. Мысли раззявлены, тело обватнело. Пивка бы, а не в маршруты. А надо в маршруты.

Третий участок был ниже всех остальных. Больше 1000 метров мы там не набирали, из-за чего между опушек росла малина. А куда она, туда и опылители подтягиваются.

Так был открыт новый персонаж: шершни.

Наступить в какое-нибудь шершнёвое или осиное гнездо – обязательный пункт программы сакмарихинского маршрута. Первый раз был особенно незабываем.

Мой напарник стоял с баллончиком от мошек и собирался брызгаться. Подлетела первая. Он ей брызнул в рожу, но рядом были ребята на подхвате. Нет, вы бы видели того парня, конечно, но дважды эти монстры размером с большой палец моему напарнику всё же воткнули.

У него аллергия на пчёл, но, оказалось, у ос яд другой, и ему ничего не угрожает. Я объяснил студенту, что он был неправ, но вернуться туда с тем же баллончиком и зажигалкой всё же хотелось.

Другому студенту повезло меньше: за ним гнались уже шершни. Та же схема: ногой в гнездо, и вот он уже бежит по ручью, и сапоги его даже не успевают намокнуть.

Короче, мы бы и без малины обошлись, спасибо.

Ещё одна фирменная черта алтайского сезона – запуски с Байконура.

Впервые мы услышали их на втором участке: было ощущение, что война началась. К третьму мы были уже готовы и заранее нагуглили ближайший старт.

Я бы даже не стал об этом писать, если бы отклеивающиеся от ракет ступени не влияли прямым образом на нас: оно сначала задорно взрывается в небе, а потом 4 дня идёт дождь.

Современные палатки, в которых мы живём, спокойно переносят затяжные дожди. Олдовые брезентовые с ними справляются хуже. Пластмассовый мир победил.

Хуже всего было то, что терасска, на которой мы стояли, превратилась в болото. Пола в палатках не было, поэтому через 4 дня кухня выглядела так, будто бы в ней с удовольствием поселился Шрек.

Ещё не повезло маленькой банной палатке, которая стояла на косе. Вода в реке поднялась так быстро, что её унесло вместе с печкой за пол часа.

Пластмассовый мир проиграл.

Дополнительная проблема: когда вода поднимается, она становится грязной. Ил, песок и прочее не делает её непригодной для питья, но выглядит она не очень-то.

Один студент отказывался её пить. Он же попал в сложный маршрут, который закончился в 11 часов вечера и фразой Шатнова:

– Витя, хочешь выжить, ПЕЙ.

Витя выжил.

Когда дождь наконец-то закончился, до нас доехал вездеход. Вездеход нам обещали примерно месяц, но о том, что он приедет, я узнал примерно так:

– Алло, когда будет вездеход?
– На днях.

– Алло, когда будет вездеход?
– Вот-вот.

– Алло, когда будет вездеход?
– Скоро поедет.

– Алло, когда будет вездеход?
– Так он же три дня назад выехал, он ещё не у вас?

Не у нас он был бы ещё долго, если бы вот так не выяснилось, что он всё-таки не доехал. Аккумулятор по дороге сел, спутниковый телефон разрядился – всё, три дня на воде и малине.

Вездеход вёз бензин, солярку и повара.

На Чукотке мы всегда обходились без того, чтобы нам кто-то готовил. Для меня было естественным прийти с маршрута и сразу поставить кипятиться кастрюлю. Ну, типа, как носки постирать.

В Казцинке привыкли по-другому. Там считают, что геологи не должны себе готовить.

Как правильней?

Я стараюсь не рассуждать в категориях должен/не должен. Чтобы понять, что справедливо и правильно, а что нет, надо всего лишь подобрать наиболее уместный алгоритм определения справедливого.

Аристотелев телеологический подход, который упрощённо выглядит как «каждый должен заниматься своим делом» тут не работает по описанным парой абзацев выше причинам. Стирка же тоже не работа геолога, но прачек мы с собой пока не возим.

В случае с поваром хорошо работает утилитаристкий подход. Если с поваром отряд работает настолько эффективней, что расходы на него окупаются, то почему нет. Если же шесть человек в состоянии сами себя покормить, то ни к чему плодить сущности.

Кстати, насчёт цели вещей: не растапливайте печки бензином. Соляркой норм.

В общем, благодаря относительно простому рельефу и затяжным дождям, у меня было время осилить сложную литературу, справляться с которой на предыдущих участках не хотелось.

Люблю поля ещё и за то, что я могу там спокойно почитать.