Лишь заценив исторический фейл Смолова, мы побросали шмотки в такси, доехали до гаражей, загрузили вездеходы и тронулись.

Вездеходчиков было двое: чукча и русский. Тот, что чукча, накануне отбытия, естественно, ушёл в запой. Шатаясь, вышел из него он только утром в день выезда. И плохо подготовил вездеход к дороге. Вместо двух-трёх запланированных дней мы добирались пять.

Из гузок каждые 15 минут вылезали «пальцы» – штыри, скрепляющие траки в гусенице. Их поставили новые, гладкие, но не заварили, поэтому те постоянно выскальзывали из гусениц. Приходилось выскакивать и забивать их обратно кувалдой.

Со временем «пальцы» притираются и появляется так называемая «выработка» – поперечные бороздки, которые удерживают «пальцы» на месте. Окончательно выработанные «пальцы» иногда используются как колья для палаток.

Вообще, я не очень люблю начало сезона. Все соревнуются в уверенности и понтах, пытаются самоутвердиться за счёт друг друга. Но, наверное, это нормально для свежесобранных коллективов, состоящих целиком из амбициозных мужиков.

Я вот в прошлом году, будучи начальником отряда, чтобы казаться серьёзнее и взрослее, старался прилюдно не слушать музыку через наушники. Мне казалось, что это несолидно. Ну вы поняли.

Когда мы доехали до Большого Анюя, наша колонна раскололась надвое: МТЛБ упорхнул по своим делам, а мы (начальник партии, вездеходчик, я и студент) – по своим.

Спустя три недели после вылета из Москвы, мы, наконец, поставили первый лагерь. Расправили раскладушки, наладили печь, выпили за открытие полевого сезона спирта с черникой. И на следующий день, в первом же маршруте выяснили, что встали не в том ручье.

Подозрения, что что-то не так, у нас возникли, как только мы возвели палатку. Тут же прибежал медведь, увидел нас, сказал «ух ёпт» и дал дёру в соседний распадок. Хотя, судя по карте, никакого соседнего распадка не существовало.

Мы собирались много ездить по диким местам. Относительно «диким», конечно: на Западной Чукотке едва ли отыщешь сопку, по которой никто никогда не ходил.

Везде уже кто-то, да побывал, начиная от топографов, заканчивая теми, кто в 90-е втихаря мыл тут золото. Если что, ни тогда, ни сейчас нельзя было просто взять лоток и пойти копытить золото. Приходится договариваться со старательскими артелями, что тоже не вполне законно, но хотя бы реально.

В середине XX века было иначе. Более того, намывать золото в свободное от работы время местных заставляли. Отчитывались золотом, которое выменивали у заключённых на сигареты.

Мы двигались по следам наших предшественников, работавших на Лосихе в середине 80-х. Буквально по следам: вмятины от гусениц вездехода сохраняются многие года.

В среднем, с одной точки мы работали 2-3 дня, а потом ехали дальше. Кочевой образ жизни я полюбил на Алярмауте, и с тех пор был ему верен.

В сущности, много чего нам нужно просто потому, что это есть у кого-то ещё, что в городе, что в полях. Там я предпочитаю обходиться лишь самым необходимым, коль уж в городе не выходит.

В плане физнагрузок это был, вероятно, самый простой полевой сезон. Случались маршруты, где за день нахаживалось до 30 км по горам, но таковых было не более трёх.

За этот год я умудрился набрать 3-4 килограмма, хотя обычно столько же теряю. Никакого сравнения с Водоразделкой. Студент, который ездил со мной тогда, говорил, что орал на сопках от боли. В этом году его большей проблемой было то, что его ветром чуть с горы не унесло.

Я же в этом году орал на сопках «Короля и Шута».

Едва ли меня можно назвать фанатом русского рока, но поля - это определённо лучшее место для того, чтобы полюбить то, что прежде ненавидел.

Музыка вообще в полях звучит громче, чем в городе.

Правда, посреди сезона у меня отказал Apple Music, и пришлось качать музыку с партийного ноутбука. А на него скидывали песни уже целые поколения геологов, и чего там только не было.

Давно я не видел рекламы в метатегах и [zaycev.net] в названии треков. Заодно я почувствовал себя очень странно, когда под Harlem Shake ковырялся в болоте и отмахивался от мошки. По шкале от нуля до «как обычно» это практически топовый уровень.

Вообще техника, которую я вожу в поля, с каждым годом становилась всё менее приспособленной к таким вот условиям. Заодно посреди сезона без интернета начал дурить Фотошоп, а AirPods расплавились из-за репеллента, который я брызгал на лицо. И растеклись по бороде.

Из всех технических инноваций в этом году лучше всего прижились квадрокоптер и газовый баллон. Прежде мы готовили на примусах, а тут ручку повернул, газ потёк, спичку поднёс и вау.

Работать вчетвером и по факту жить всем вместе в одной палатке - удовольствие среднее. Всё-таки уединение расслабляет. «Дурному не скучно само́му». Поэтому новость о том, что вторую часть сезона я проведу в другом месте, я встретил с воодушевлением. Там, в силу специфики работ, времени на то, чтобы побыть наедине с собой, было гораздо больше.

Чтобы переброситься на помощь к другому отряду, мы доехали до месторождения, владельцы которого нас наняли, и сели на попутный вертолёт до Билибино.

Весь июль на этом месторождении бушевала эпидемия: переболел практически каждый. Все, кто хоть раз возвращался с полей, знают, что даже пары месяцев достаточно, чтобы иммунитет растерял форму. Любая дрянь цепляется на раз. Поэтому всё то время, что мы ждали вертолёт, мы старались особенно не дышать. А то приехали бы, помощнички.

В Билибино мы провели два дня, два из которых пили с буровиком, жившем с нами в одной гостинице. Удивительной судьбы человек.

В 90-е сидел, трижды женат, купил буровую установку, которая числилась в угоне и сейчас копит на вторую (сколько же они зарабатывают, господи).

Не любит Путина, который, в целом, за Уралом не особенно популярен, плохо помнит, как выглядят его дети, и пьёт как все мы вместе взятые.

Сам из Забайкалья. А работает на Чукотке, потому что «тут люди запоминают хорошее, а на материке - плохое».